«Говорить о прорыве не приходится»: что дают «цифровые» понятия в ГК

Отсылочные нормы

В целом эксперты сходятся во мнении, что новые понятия в ГК не только не вывели Россию на мировой уровень в области цифровых прав, но и не принесли каких-то глобальных изменений участникам рынка.

«На самом деле у нас немногое изменилось. Если посмотреть на измененную версию Гражданского кодекса, в закон внесли буквально пару статьей, и они дали достаточно общее регулирование цифровых прав. Я бы сказал, это норма отсылочная: в ней даже нет четкого определения, какие цифровые права можно использовать. Там говорится о правах, которые в будущем будут признаны специальным законом. То есть мы прописали понятие, но что с этим делать, не ясно», –  говорит советник практики IP / IT компании Tomashevskaya&Partners Роман Янковский.  

Его коллега, советник адвокатскою бюро «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры» Елена Авакян, также считает, что назвать действия законодателей в этой области прорывными нельзя: они преждевременны и не дают никакой системности, скорее – наоборот. 

«Ничего хорошего это в развитие нашего права не внесет, потому что цифровые права определены через отсылочные нормы к другим законам, фактически через самих себя. И появление подобного рода объекта гражданских прав ничего кроме сумятицы пока в законодательство не внесло. Тем более, что не было такой насущной необходимости именно в понятии «цифровые права» в том виде, в каком это было сделано. В нашем случае мы оказались в некотором смысле уникальны. Рынки цифровых прав существуют во многих странах, есть признанные мировые центры криптовалют: в Люксембурге рынок есть, закона нет, в Германии и США также. У нас нет рынка, но есть изменения в Гражданском кодексе», –  объясняет Елена Авакян.

Более того, по ее мнению, понятие «цифровые права» в российском законодательстве входит в противоречие с мировым пониманием. «Это скорее право человека на доступ к цифровой информации. И когда мы вносим подобные определения в ГК, определяя фактически способ фиксации различных видов прав в цифровом формате, и называем отдельным объектом права, это рождает еще большую неопределенность. Я вообще против бессистемного изменения ГК. Тем более в данном случае, когда нет системности и не раскрыты какие-то большие возможности. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и может история покажет, что я была не права. Но за время, которое изменения существуют, ни о какой системе законодательных актов, регулирующих цифровые права, пока говорить не приходится. Формулировка, вошедшая в Гражданский кодекс, разительно отличается от всех иных понятийных формулировок ГК своей полной расплывчатостью. Есть понятие вещные права, есть обязательственные – это незыблемые базовые понятия права, а вот что такое цифровое право, в том виде, в каком оно определено, я до сих пор до конца не могу сказать, и никто не может. Потому что фактически это всего лишь способ реализации прав в цифровом формате», – считает Елена Авакян.

Тем не менее, по словам Романа Янковского, беспокойство, связанное с темой цифровых прав со временем может утихнуть. В конце концов, это показывает и история мирового права. «Любой новый объект в рамках гражданского права всегда вызывает вопросы. Также было и с исключительными правами лет 150-200 лет назад. То же самое сейчас происходит с правами цифровыми. Естественно, юристы говорят, что это не соответствует нашей догматике, нашей доктрине, но тут ничего не сделаешь. Нужно двигаться дальше. И текущий вариант, на мой взгляд, не самый плохой», –  говорит Роман Янковский.

Трудности применения

В случае с понятием «смарт-контракты» речь также идет, скорее, об определении этого понятия, а не о конкретном правоприменении.

«Во-первых, к сожалению, у глобальной юридической общественности до сих пор отсутствует четкое понимание, а что вообще такое смарт-контракты. Во-вторых, смарт-контракт – это самоисполняющаяся сделка. В этом смысле хорошо, что появилось такое ответвление. Но проблема в том, что у нас расчет в большинстве своем осуществляется через банковские счета, а значит через посредников со всеми вытекающими последствиями, в том числе, блокировкой счетов, недопущением расчетов и так далее. Поэтому здесь, опять-таки, трудно говорить о чистоте смарт-контракта без признания возможности расчетов с использованием различных криптовалют, с пониманием налогообложения по ним, с участием крупных финансовых структур. Нам необходимо, чтобы эти механизмы работали. В России они пока работают недостаточно свободно, потому что отсутствует ясность, нет простоты регулирования, существует непредсказуемость последствий и, соответственно, есть определенный страх», –  объясняет Елена Авакян.

Так, например, возникает дилемма, как будут действовать суды и хватит ли их квалификации в потенциальных делах по смарт-контрактам. «Посмотрим, насколько будут в принципе готовы суды обсуждать споры, связанные со смарт-контрактами. Ведь здесь вопрос не только в том, что такой договор заключен, а в том, как доказывать факт его заключения, направленность и начальную волю сторон, какие документы предоставлять. И вообще, каким образом все будет, если, как правило, ни о какой подписи речь не идет. Хорошо, если в систему встроена ее электронная версия, а если нет? Нужно еще думать о готовности суда рассматривать подобного рода документы и исследовать очень большие алгоритмы, потому что это требует квалификации несколько иной, нежели та, на которую рассчитана сегодняшняя судебная система. Одно утешает – большинство смарт-контрактов никогда не попадает в суды», –  подчеркивает Елена Авакян.

Она отметила, что в основном в суд попадают мошеннические действия, совершенные под видом смарт-контрактов или допущенные в той или иной степени ошибки. В любом случае, зарубежная судебная практика доказывает, что договоры цифрового формата следует рассматривать по стандартным правовым нормам.

«В Сингапуре суд постановил, что сам по себе механизм совершения сделки никак не отражается на ее внутренней правовой природе, и какой бы механизм не использовался, должны применяться общие положения об обязательствах, о договорах. Это подтверждает мой тезис о том, что гражданское законодательство содержит достаточно инструментов, и прежде, чем его глобально менять, необходимо убедиться, что в нем не хватает чего-то существенного, того, что мешает рынку развиваться», –  считает Елена Авакян.

Роман Янковский отметил, что новые нормы, законы о цифровых правах – это скорее легализация уже существующих экономических феноменов.

«Да, смарт-контракты в крайне редких случаях нуждаются в юристах или судах. Те же самые токены обычно выпускаются без юридической проработки. Но, с другой стороны, хорошо, что эти законодательные новеллы приняли. Теперь у нас есть, что показать представителям правоохранительной, судебной системы – вот, смотрите, этот институт есть в законе. Ведь основные проблемы цифровых прав сейчас связаны как раз с публично-правовыми вопросами. Как обменивать такие права друг на друга, как обеспечивать соблюдение «антиотмывочного» законодательства? Эти вещи до сих пор и в мире-то особо не урегулированы. В этой части нужно задать вопрос Центробанку и прочим органам, на которые даны отсылки в новых законах», – говорит Роман Янковский.

Юридическая практика

В части того, как изменения в ГК отразятся на юридической практике, эксперты отмечают положительные моменты. Правда, их пока не много. «Если взять судебную практику, то один из главных вопросов связан с законностью или незаконностью криптовалют и цифровых активов. Здесь есть определенные подвижки. С принятием новых понятий в ГК прокуратура перестала априори считать цифровые активы незаконными, а информацию о них – запрещенной. Тем не менее, с принятием закона о цифровых финансовых активах есть вероятность, что станет хуже. Возможно, появятся дополнительные запреты на криптовалюты.

Второй важный вопрос судебной практики касается доказывания владения криптовалютами. С этим уже было связано несколько судебных споров. Например, я купил за криптовалюту некий актив, говорю, что заплатил; другая сторона говорит, что криптовалюты не получила, и поэтому мне ничего передавать не будет. Мы идем в суд. И как суд определит: был проведен платеж или нет? В этом плане никаких подвижек нет, потому что неясен предмет доказывания. И в таких технических вопросах суды наши пока, к сожалению, решения так и не придумали», –  говорит Роман Янковский.

По словам Елены Авакян, новые понятия, внесенные в ГК, пока никак не скажутся на юридической практике. Для этого нужна соответствующая законодательная база. «Для того, чтобы это глобально сказалось на юридической практике, должны появиться те законы, которые запустят этот механизм. Как я уже сказала, цифровые права определены через отсылочные нормы к другим законам, но пока нет других законов, нет цифровых прав. Поэтому пока никакого влияния не будет. Просто нужно было с самого начала принять законы о цифровых финансовых активах, и какое-то время пожить с этим. И если бы возникла потребность в изменениях, уже затем менять ГК в части появления новых объектов прав. А так мы вторглись в святая святых с тем, чего не требовалось туда заносить. На мой взгляд, у нас были другие возможности для того, чтобы все подобного рода инструменты опробовать. Поэтому говорить о прорыве, боюсь, пока не приходится», –  резюмировала Елена Авакян.

Эксперты подчеркивают, что из-за существующих реалий крипторынки – удел наиболее активной, пассионарной части населения, готовой иметь дело с повышенными рисками. И то, что законотворцы ведут работу в этом направлении, безусловно, хорошо. Проблема в том, что они пытаются создать железобетонное регулирование, основанное на прочной законодательной базе, хотя рынки криптовалют требуют легкости и быстроты реакции, особенно когда цифровые реалии подкидывают все новые и новые возможности.